Понятие «символа» по Л. Уайту

Человек отличается от собаки – и от всех прочих живых существ – тем, что он может играть и действительно играет активную роль в определении того, какое значение должно иметь голосовой стимул, а собака этого не может. Собака не может играть активной роли в определении значения голосового стимула. Она играет совершенно пассивную роль и не может делать ничего другого. Она учится значению голосовой команды точно так же, как её слюнные железы могут реагировать на звук колокольчика. Но человек играет активную роль и потому становится творцом: пусть х будет равняться трём фунтам угля – и вот он действительно равен трём фунтам угля; пусть снятие шляпы в церкви указывает на почтение – и вот оно действительно так. Эта творческая способность, эта способность свободно, активно и произвольно придавать значение вещам является одной из наиболее общепризнанных и вместе с тем – наиболее важной характерной чертой человека. Дети свободно пользуются ею в своих играх: «Пусть этот камень будет волком».

Следовательно, различие между поведением человека и прочих животных состоит в том, что низшие животные могут получать новые смыслы, могут обретать новые значения, но не могут их создавать и давать. Это может делать человек. Используя приблизительную аналогию, можно сказать, что низшие животные подобны человеку, который обладает лишь принимающим устройством для получения телеграмм: он может получать сообщения, но не может их посылать. Человек может делать и то и другое. И это различие – различие сущностей, а не степени: живое существо либо может «произвольно придавать значение», может создавать и давать смыслы, либо нет. Никаких промежуточных стадий здесь нет. Это различие может показаться незначительным, но, как сказал однажды Уильяму Джеймсу плотник, обсуждавший с ним различия между людьми, «это очень важно». Всё человеческое существование зависит от этого и только от этого.

Нетрудно понять, почему возникает путаница в связи с тем, что представляют собой природа слов и их значение для человека и низших животных. Прежде всего, она возникает из-за неспособности разграничить два совершенно разных контекста, в которых функционируют слова. Утверждения «значение слова невозможно уловить с помощью органов чувств» и «значение слова можно уловить с помощью органов чувств», хотя и противоречат друг другу, тем не менее, в равной степени истинны. В символическом контексте значение невозможно воспринять органами чувств, а в знаковом контексте – можно. Это вносит определённую путаницу. Однако ситуация усугубляется ещё и тем, что слова «символ» и «знак» применяются не для того, чтобы обозначать ими разные контексты, но для того чтобы обозначать одну и ту же вещь – слово. Таким образом, слово – это одновременно символ и знак, две разные вещи. Это то же самое, что сказать, что сосуд – это и doli, и kana – две разные вещи, – потому что он может функционировать в двух контекстах – эстетическом и коммерческом. Уайт утверждал, что отличительной чертой человеческой жизни является ее символический характер, а понятие «культура» представляет собой наименование специфического класса феноменов, присущих только человеку, и которые могут быть названы «символическими». [1]

Не менее важно и знать об органической основе символической способности. Кстати, мы почти ничего не знаем о нейрологии «символизации». И, судя по всему, очень немногие учёные – анатомы, неврологи или физические антропологи – интересуются этим вопросом. На самом деле, некоторые и не знают о существовании подобной проблемы. Однако обязанность давать объяснение нервной основе «символизации» не входит в компетенцию социолога или культурного антрополога. Напротив, ему надлежит тщательно избегать этого, коль скоро оно не имеет отношения к его проблемам и интересам; это рассмотрение повлекло бы за собой только путаницу. Для социолога или антрополога культуры достаточно принимать, как данность свойственную только человеку способность пользоваться символами. Однако на то, как именно он будет использовать этот факт, ни в коей мере не влияет его собственная неспособность (или даже неспособность анатома) описать символический процесс в нейрологических терминах. Однако социологу было бы неплохо узнать то немногое, что неврологи и анатомы уже знают о структурной основе символизации. А потому рассмотрим некоторые главные факты.

Анатомам не удалось обнаружить, почему люди могут использовать символы, а обезьяны – нет. Насколько нам известно, единственное различие между мозгом человека и мозгом обезьяны – количественное: «У человека нет никаких новых разновидностей мозговых клеток или мозговых клеточных соединений», – заметил А.Дж. Карлсон. Равным образом человек как существо, отличное от прочих животных, не обладает и каким-то особым «символическим механизмом». Так называемые речевые участки мозга не следует отождествлять с символизированием. Весьма распространено представление о том, что символизирование или тождественно способности издавать артикулируемые звуки, или зависит от неё.

Прочее на сайте:

Башни кремля
Владимирская башня находится в северо-восточной части кремля и обращена к Волхову, свое название получила по несохранившейся надвратной Владимирской церкви. Башня отличается декоративностью: она имеет пять ярусов, в каждом из которых устр ...

Конец Палеолитического времени
Явление коллективного захоронения женщин и детей по­вторяется и в пещере Офнет (Бавария), где в слое, относящемся к азильскому времени, был обнаружен исключительно любопытный случай кол­лективного погребения. Здесь были встречены два боль ...

Положение корпуса и ног
Прежде чем приступить к постановке левой руки учащегося, следует обеспечить естественное, ненапряженное состояние всего его тела в целом. Важное значение в этой связи приобретает правильное распределение тяжести туловища, опора его па ног ...